< Прости за любовь…>

[Yanyk]

Название: < Прости за любовь…> Автор: Insane Infinity (Цукури но Дейдарка)
Бета: Word-san
Фендом: Naruto.
Дисклеймер: Kishimoto.
Пейринг: Naruto/Sasuke, Itachi, Sakura
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс, ANGST, дэсфик...
Статус: окончен.
Размещение: с разрешения.( автор разрешил)

Саммари: не стоит учить Любви, не познав Её при этом самому.
Предупреждения: жуткий OOC и AU, флафф, начало ничего хорошего не предвещает, очень нудно и растянуто, действие происходит в 60-70е годы прошлого века.
От автора: посмотрела итальянский фильм «Прости за любовь» (Scusa ma ti chiamo Amore) о ленивом старом хачике и юной нимфетке и окончательно разочаровалась в кинематографе пост-периода «Горбатой горы» и «Лолиты». Задумалась… Это - мой взгляд на никчёмность и ненужность Любви…

Прости за любовь

Его наглости могла бы позавидовать любая мартышка из Токийского Центрального Зоопарка, вырывающая из рук посетителей вещи и еду. Принцип «никому не дам - моё» видимо, передался ему в неизменном виде прямиком от изначальных дарвинских предков. Впрочем, его это ничуть не смущало. Хоть он и смотрел на всех самодовольно, свысока – прекрасные чувства ему были не чужды. Он заявил мне в лицо: « Ты мне нравишься, поэтому мы с тобой будем встречаться… желательно в твоей квартире, потому что у меня дома брат и его чокнутые дружки». Сказать, что я тогда опешил – это ничего не сказать. Миленький на вид черновласый и черноокий парнишка лет 17-18 присел ко мне на колени и, обвив мою шею руками, принялся усиленно дышать мне в ухо. «Ну как?» - прошептал он тогда и посмотрел мне в глаза… то что он пьян, я понял ещё только завидев его, но то что ещё и обдолбанный – меня удивило. А на вид – милый мальчик, благовоспитанный, совсем непохожий на местное ширяево. Неожиданно, чернильные глаза закрылись, и парень начал дрожать. «Эй… Эй-эй! Что ты принял? Слышишь меня?» - я принялся трясти его, оглядываясь по сторонам. Окружающим, конечно, было начихать на происходящее, поэтому действовать пришлось радикально: подхватив паренька на руки, я помчался к своей машине. Выбора не было – везти его в больницу дело рисковое, там его могут принять за наркомана да ещё и меня достать, поэтому пришлось поехать к бывшей подружке – Сакуре.
Харуно Сакура отображала в себе все достоинства и недостатки современной тинэйджерки, хотя ей и стукнуло уже двадцать четыре. Скверный характер, депрессии по вторникам – что Вы! понедельники не любят все, а вот вторники – только избранные, как я! – и вздорная крикливость, пугающая цветами и фасонами одежда, миленькие ридикюльчики с диснеевскими героями, забитые под завязку фенечками и плюшевыми игрушечками, тяжёлая рука благодаря жутко модным четыре сезона назад урокам кун-фу, хотя, сдержанностью и желанием уладить конфликты без ущерба для здоровья собеседника, Харуно всё равно никогда не блистала. Розовый цвет, видимо, во все времена пребывавший самым модным у четырнадцатилетних девиц-подростков, преобладал у Сакуры повсюду, включая её весьма своеобразную «драную» копну нежно-розовых пёсиков волос. Но плюсы, конечно же, у этой впавшей в детство натуры были - да ещё какие: Сакура была гением медицины. И поспорить с этим никак нельзя было.
Когда я привёз к ней парня, Сакура, раскричалась о том что я старый развратник и совратитель малолетних, что я послан дьяволом чтобы портить весьма симпатичных юнцов, и что я, оказывается, уже целых два дня не звонил. То, что мы расстались эти самые два дня назад после трёхдневной «дружбы», в расчёт Харуно не брала. Обращать внимание на «бу-бу-бу» Сакуры я не стал, зато с превеликим удовольствием принялся разглядывать неудавшегося любвеобильного наркомана. Через мгновение двусмысленно присвистнул: модельная внешность. И как раз полюбившийся мне с недавних пор типаж: бледная, сметанная кожа, глубокие чернильные глаза, поддернутые матовой дымкой, карамельно-розовая полоска тонких губ и удивительно жёсткие иссиня-чёрные волосы, составляющие, правда, нелепую причёску. Такие мальчики очень гордые, в своём большинстве, зато сексом занимаются с полной самоотдачей. Предыдущим в моей коллекции был Сай – просто конфетка. А как стонал… кстати, из-за него я и расстался с Сакурой, о чём, впрочем, ничуть не жалею. Зато этот экспонат мог бы стать просто эксклюзивом: сексуальный, наглый, строптивый, но сам приплыл в руки. Такие обычно долго не задерживаются – быстро насыщаются и уходят на новые поиски, оставляя после себя горько-сладкое послевкусие секса и романтики. С такими проще намного – не нужно сцен, трагедий, жестоких разрывов и слов, причиняющих боль. Такие уходят сами, или с подсказки, так же неожиданно, как появляются…. Через три минуты внимательной оценки потенциального любовника, пришлось отойти, брезгливо подёргивая плечом. Процедура промывания желудка – не самое приятное зрелище. Сакура это знает, поэтому и, ревниво покусывая губы, идёт на крайнюю меру, заметив мой похотливый взгляд.

Парня зовут Саске. И он совершенно ничего не помнит.
- Ты сожрал какую-то дрянь, типа экстази или кислоты и предложил мне встречаться, помнишь? – допытываюсь у оклемавшегося паренька, с трудом подавляя смех.
Чернильные очи распахиваются до неприличных размеров и очаровательный ротик принимается хватать воздух, задыхаясь от возмущения. Выдаёт только блёклый румянец на кремовых щеках.
Неожиданно, кукольное личико искажает презрительная усмешка.
- Я ничего не «жрал» и не «предлагал», как Вы посмели выразиться. И вообще, мы на брудершафт не пили, так что обращайтесь ко мне на «вы», - парень нагло фыркает и гордо вскидывает голову.
Игра начинает доставать.
- А теперь ты послушай, мелочь, - хватаю Саске за ворот рубахи и притягиваю к своему лицу. – Я из-за тебя потерял кучу своего драгоценного времени, а ты ещё и нос задирать вздумал? Значит так: выметайся отсюда немедленно, чтобы я тебя больше никогда не видел.
- Не могу, - просто ответил парень и отстранил мои руки. – У меня дома брат и его чокнутые дружки.
- Где-то я это уже слышал, - нахмурился я.
- Мне некуда идти, - ответил Саске. И, когда я уже собирался вышвырнуть парня за дверь вместе со всеми его проблемами, продолжил. – Поэтому, не приютишь меня на пару деньков?
В тот момент я понял: ошибся непоправимо. Саске не просто наглый - он очень, очень, очень наглый.

Я вёз его в свою квартиру, уже практически поминутно зная, что будет дальше: робкий поцелуй в машине, сумбурный совместный «стриптиз» в лифте и феерический секс прямо в холле. Так было всегда и со всеми, а Саске особо от этих «всех» не отличался. На первый взгляд. Настоящий крах предположений в реальности стоил мне нескольких нервных клеток. Черноокий неудавшийся наркоман не только не полез ко мне с недвусмысленным предложением хорошо провести время, но и, судорожно соображая, оттолкнул, когда я попытался раскрепостить его, изгнать замкнутость и надутость простым дружеским объятием. Весьма недальновидно с его стороны. Несмотря на весь мой эро-азарт, трудную добычу я не любил – слишком много было вокруг лёгкой наживы. Играть с ним в недотрогу и отморозка становилось всё проблематичнее. Этот спектакль утомлял и надоедал всё сильнее, одновременно ещё больше заинтересовывая конечным результатом. Саске явно ошибся, избрав роль мистера неприступности, но стопроцентно не прогадал, изображая рокового девственника. Его показная неприязнь и пренебрежение превращали меня в зверя, а неумелые, осторожные и редкие попытки сблизиться и вовсе сводили с ума. У меня подгибались коленки от желания, и хрустели костяшки пальцев от злости: я не мог понять – то ли Саске мучает меня, то ли он сам запутался. «Чего ты хочешь, Саске? Чего тебе от меня надо?» - мысленно вопрошал я, помогая парню устроится в спальне.
- Чего ты хочешь, в конце-то концов? – не выдержал я наконец.
- Научи меня любить, - просто ответил он и прикрыл глаза, прикоснувшись губами к моим губам…
Учить приходилось долго, тщательно, вдумчиво. Саске был похож на младенца, который только начинал учиться жить. Он мог запутаться и наделать уйму ошибок в простейшем, одним словом или жестом испортить всё. Саске старался – я видел, но терпеть и тратить время только на него больше не мог. Это слишком утомляло – быть такой значительный срок с одним и тем же человеком, постоянно находиться рядом с ним, развлекаться с ним. Саске был слишком молод для меня – почти в два раза, и эта огромная разница становилась огромной обузой – я не мог ни бросить Саске, ни остаться с ним. Он твердил, то теперь я только его, для него, и мы всегда будем вместе, потому что он давно этого хотел. Эти слова убивали меня, загоняли в гроб и резали калёным железом по жилам. Пусть даже Саске был обаятелен, мил, пусть божественен в постели, соблазнительно невинен и не развращён жизнью, я не мог оставаться с ним надолго – мне хотелось дышать, дышать свободой и другими любовниками, другими местами. Даже мои друзья, поначалу обрадовавшиеся новостью что у меня появился постоянный партнёр, вскоре поняли мои стенания, но угрюмо повторяли: ты приручил его, значит теперь за него в ответе. Я клял себя за тот вечер в клубе, за наше знакомство, за то, что ошибся, думая что Саске – очередной игрушечный пустышка-поисковик, пропадающий мгновенно, сразу после секса. Это был слишком тяжёлый груз, непосильная ноша…
А Саске будто бы ничего и не замечал – жил своим мирком печалей и радостей. Целовал меня своими тонкими бергамотовыми губами и поил зелёным чаем, выстанывал моё имя охрипшим голосом и прижимался влажными волосами к груди, держал за руку и улыбался только мне своей неумелой улыбкой. Нервы сдавали неумолимо, хотелось выть и плакаться на жизнь. Выход был не самым лучшим и безболезненным. Но он, всё же, был.
- По-моему, я тебя уже всему научил. Нам нужно расстаться.
Выслушивать его слёзы и истерики не было ни сил, ни желания. Я выпроводил его на лестничную клетку вместе с сумкой с его вещами… Тогда я думал, что эта история уже отжила своё и закончилась. Я снова ошибался…
Меня подкараулили вечером этого же дня в подворотне прямо у подъезда. Человек шесть-семь. Держали трое – за руки, за ноги, за голову. Били тоже трое – наотмашь: руками, ногами, битами, по почкам, животу, голове… Когда от тела осталось одно сплошное кровавое месиво, до боли похожий на Саске седьмой, стоявший в сторонке всё это время, приставил к кровоточащему виску дуло пистолета и пообещал - зловещим, хладнокровным голосом - мучительную смерть, если я ещё раз обижу Саске…
Когда я, истекая кровью, добрался до двери в свою квартиру, Саске уже сидел там – на сумке, прижав колени к груди, с опущенной головой и почти счастливым взглядом.
- Ты – сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший! – прохрипел я маниакальным шёпотом. – Ты… ты даже не понимаешь, что от нашей связи плохо будет всем, а ты будешь страдать в первую очередь. Я ведь не смогу всё время быть с тобой. Это противоречит моей натуре. Уходи сейчас, пока у тебя ещё есть силы и воля. Потом будет поздно. Потом – будет очень больно. Обязательно будет.
Саске молча зашёл вслед за мной в квартиру и захлопнул дверь.
- Да, я сумасшедший. Всё из-за тебя… и я уже не могу уйти. Уже поздно… - он смотрел мне в глаза спокойно, ласково, чуть насмешливо, будто объясняя мне, как ребёнку, всем известную и понятную истину. – А сейчас, нужно обработать раны... я же говорил, что у меня чокнутый брат.

Почему-то в тот момент мне показалось, что всё налаживается. Я и не заметил, как Саске действительно повзрослел. Его будто подменили – на новую, более лучшую, более подходящую, более страстную, более любящую и понимающую версию. Он был сдержан и улыбчив, не высказывал недовольства по поводу запаха алкоголя и чужих засосов на моей шее, никогда не перечил, когда я шёл в клуб за очередным «близким знакомством», и просто убивал фразой «ты только... предохраняться не забывай… мало ли что…» Казалось, счастье мимоходом заглянуло и ко мне в дом… Но это только казалось.
Не заметить покрасневшие от слёз глаза, болезненно побледневшую кожу, осунувшееся лицо, ставшую неприятной худобу, и лёгкий, почти невесомый запах алкоголя мог только полный дурак. Я был дураком, потому что поначалу, ослеплённый неожиданный успехом «воспитания и воздействия на Саске», ничего этого не видел. Саске был болен, только болен не гриппом и не ангиной. Саске был болен... нет, не так. У Саске была ломка. Ломка от нехватки наркотика по имени «Наруто»… Кто-то однажды сказал мне, что луна отражает солнечный свет, и что если погаснет солнце, то не станет и луны… Я тогда не обратил на это никакого внимания, но сейчас понял - ведь мы с ним и правда были как солнце и луна. Он – такой холодный, неприступный, одинокий.. Светил только тогда, когда рядом был я, смеялся только рядом со мной – для меня, был счастлив только со мной. Саске не был в тени моего света – он его отражал: умело, терпеливо, сдержанно. Так мог и умел только он: остальные - те, которые были до него – ломались, не выдерживали, сбегали. Сбегали, пока были силы – на то чтоб сбежать. Потому что бросить, оставить, расстаться со мной было равносильно суицуду. Саске отражал и впитывал меня – смехом, лаской, жестом, поцелуем, близостью, покорностью. Саске отражал и впитывал, но теперь, когда я всё больше и больше отдалялся от него – голодал и умирал. Я был его дозой счастья и любви, его наркотиком, но теперь – меня стало не хватать, не доставать. И Саске начал тухнуть, угасать – медленно, мучительно, почти незаметно. И выход вновь был один. Только в этот раз нужно было быть мягче, осторожнее. Безболезненно, но твёрдо.
- Саске… Саске, выслушай меня, пожалуйста. Мне, правда, очень тяжело об этом говорить. Саске… Саске… я… ты мне очень и очень дорог. И, наверно, я тебя даже полюбил, но… Я сам наказал себя за вечные измены и неразборчивость в связях. Я был в больнице… в общем… у меня положительный анализ на ВИЧ. Я не хочу тебя в это впутывать. Ты должен уйти.
Он молча придвинулся ближе и скинул банный халат на пол.
- Если тебя это так пугает, мы будем предохраняться.
Никаких истерик, никаких криков, разбитой посуды и пощёчин. Только любящий внимательный взгляд из-под чёрной чёлки, робкая улыбка и блестящий квадратик упаковки презерватив на бледной ладошке…
Была только мерзость и тошнота от самого себя. Злости не было. Но я всё равно вколачивался в его тело, как заведённый, вдавливая упругие алебастровые бёдра в матрац, покрытый постепенно краснеющими от крови простынями. Чернильные глаза Саске смотрели в душу, будто насмехаясь и ругая за глупую отговорку, будто безмолвно наказывая. Раскрасневшиеся губы были приоткрыты, словно образую миниатюрную бездну в ад, - возможно, Саске даже кричал. Чёртов презерватив душил – душу и сердце, заставляя задыхаться и глотать слёзы обиды и ненависти к самому себе.
- Убирайся, - выплюнул я, собирая его сумку. - Это был последний раз. Я не могу больше так рисковать.
- Если тебе не понравился секс с резинкой, мы можем обходится без неё.
- Не в этом дело! – я зверел, теряя контроль. – Убирайся!
- Нет.
- Выметайся, я сказал! – собрался. Вздохнул. - Я тебя ненавижу…
- А я тебя…
- Мне плевать! – перебил я. – Убирайся.
Саске молча оделся и вышёл из квартиры, не забрав сумку.
Ну и чёрт с ним. Чёрт с ним.

Неделя прошла в мучительном неведении. Саске не появлялся. Его брат с дружками тоже не чесал об меня кулаки. Казалось бы, я должен радоваться, но тяготящее чувство опасности и вины не давало покоя ни днём, ни ночью. Правда обрушилась потоком лавы на голову, сжигая заживо душу совестью и болью. Бессильное наказание – битами и железными прутьями по лицу и телу. Я видел сквозь собственные слёзы: брат Саске – плакал. Сдержаться от рыданий было трудно, удержаться, чтоб не насадиться самому на железные прутья – ещё сложнее. Саске в госпитале. Туберкулёз, сифилис, бруцеллёз, СПИД – всё в одном флаконе. Он вкачал шприцом себе в вену кровь какого-то бомжа из метро. Он сказал, что хочет умереть вместе со мной…

Раньше я боялся. Раньше, я не хотел быть с Саске. А теперь – боялся его потерять. Боялся, что уже не смогу быть с ним. Но больше всего я боялся смотреть ему в глаза… Я уже не был обманщиком – я был убийцей. Хладнокровным убийцей, обманом заставившим человека убить самого себя. Было тошно, хотелось умереть самому – лишь бы не видеть Саске таким. Таким – беспомощным, изъеденным болезнями, лихорадившим, осунувшимся, задыхающимся, умирающим… Хвори бомжа-попрошайки мигом поразили юный неприспособленный организм восемнадцатилетнего юноши, причиняя боль взамен даже на простой вздох.
Саске почти не приходил в себя. Его кормили через какие-то трубки, кололи уколы, ставили капельницы, дыхательные аппараты, мазали мазями и угрюмо качали головами на вопрос о состоянии.
В отсутствии Итачи – так звали брата Саске – я постоянно находился рядом. Держал за руку, целовал, плакал и шёпотом просил прощенья.
Просил прощенья за ту, как казалось вначале, прекрасную, лучшую в нашем грешном мире вещь.
Просил прощенья за то, что дал ему, не осознавая, за то, чему научил его, не задумываясь о последствиях.
Я просил у него прощенья за самое злое и сокрушительное на земле.
Просил прощенья за то, что всё-таки внял его просьбе.
За то, что научил его.
Научил, и тем самым обрёк на смерть…
За то, что научил его.
Научил любить…

Прости меня за то, что всё-таки дал тебе Её. За то что позволил тебе понять и разгадать Её. Саске… Прости меня. Прости… за любовь…